Неточные совпадения
Финал гремит;
пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь побежала
При блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревем речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь
море Черное шумит…
Вот, некогда, на берегу морском,
При стаде он своём
В день ясный сидя
И видя,
Что на
Море едва колышется вода
(Так
Море присмирело),
И плавно с пристани бегут по ней суда:
«Мой друг!» сказал: «опять ты денег захотело,
Но ежели моих —
пустое дело!
Здесь мы, по тенистой и сырой тропинке, дошли до
пустого шалаша, отдохнули, переправились по доске через речку, то того быструю, что, когда я, переходя по зыбкому мостику, уперся в дно ручья длинной палкой, у меня мгновенно вырвало ее течением из рук и вынесло в
море.
Ему, однако ж, не очень нравилось терять время по-пустому: военным судам разгуливать по
морю некогда.
Вот и Лизард,
пустой, голый и гладкий утес, далеко ушедший в
море от берегов.
Но моряк, конечно, не потревожится никогда
пустыми страхами воображения и не поддастся мелочным и малодушным опасениям на каждом шагу, по привычке к
морю с ранней молодости.
Китаец торопил нас. Ему хотелось поскорее добраться до другой фанзы, которая, по его словам, была еще в 12 км. И действительно, к полудню мы нашли эту фанзочку. Она была
пустая. Я спросил нашего вожатого, кто ее хозяин. Он сказал, что в верховьях Имана соболеванием занимаются китайцы, живущие на берегу
моря, дальше, вниз по реке, будут фанзы соболевщиков Иодзыхе, а еще дальше на значительном протяжении следует пустынная область, которая снова оживает немного около реки Кулумбе.
Слухи о насилиях в этом отношении такие же
пустые сказки, как виселица на берегу
моря или работа в подземелье.
Лакеи генеральши, отправив парадный на серебре стол, но в сущности состоящий из жареной печенки, пескарей и кофейной яичницы, лакеи эти,
заморив собственный свой голод
пустыми щами, усаживаются в своих ливрейных фраках на скамеечке у ворот и начинают травить пуделем всех пробегающих мимо собак, а пожалуй, и коров, когда тех гонят с поля.
«Идти бы, — а то — что? Нашли толк. Из
пустого в порожнее. До предельных
морей дойти бы…»
Я шёл в немом восхищении перед красотой природы этого куска земли, ласкаемого
морем. Князь вздыхал, горевал и, бросая вокруг себя печальные взгляды, пытался набивать свой
пустой желудок какими-то странными ягодами. Знакомство с их питательными свойствами не всегда сходило ему с рук благополучно, и часто он со злым юмором говорил мне...
— Так и пускай её стоит там. А завтра лодочники поедут до Керчи и захватят её с собой. Что ж бы им не захватить
пустую лодку? Э? Ну вот… А теперь вы… хлопцы-рванцы… того… як его?.. Не боялись вы оба? Нет? Те-те!.. А ещё бы полверсты, то и быть бы вам в
море. Что ж бы вы поделали, коли б выкинуло в
море? А? Утонули бы, как топоры, оба!.. Утонули бы, и — всё тут.
Стоя на самом носу, который то взлетал на пенистые бугры широких волн, то стремительно падал в гладкие водяные зеленые ямы, Ваня размеренными движениями рук и спины выбирал из
моря перемет. Пять белужонков, попавшихся с самого начала, почти один за другим, уже лежали неподвижно на дне баркаса, но потом ловля пошла хуже: сто или полтораста крючков подряд оказались
пустыми, с нетронутой наживкой.
И клятва эта вся
пустая, так, слова дурацкие: на
море на окияне, на острове на буяне…
Там еще другое диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег
пустой,
Расплеснется в скором беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор —
С ними дядька Черномор.
В свете ж вот какое чудо:
Остров на
море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег
пустой,
Расплеснется в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из
моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег
пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
И снова ревность, бешенство, любовь
В
пустой груди бушуют на просторе,
Изломанный челнок, я снова брошен в
море,
Вернусь ли к пристани я вновь?
опустив или подразумев третью и единственную: лирическую. Но К
Морю было еще и любовь
моря к Пушкину:
море — друг,
море — зовущее и ждущее,
море, которое боится, что Пушкин — забудет, и которому, как живому, Пушкин обещает, и вновь обещает.
Море — взаимное, тот единственный случай взаимности — до краев и через морской край наполненной, а не
пустой, как счастливая любовь.
Я послал вам сына моего возлюбленного, и вы убили его. Я послал вам другого утешителя — дочь мою. И вы не пощадили ее. Я создал вам власть, я обтесал твердый мрамор — и каждый день вы любовались красотою этих древних кудрей, вышедших из-под моего резца. Вы разбили мое создание, и вот остается дом ваш
пустым. Но завтра мир будет по-прежнему зелен, и
море будет так же спокойно.
Бессильная тревога
Проснулася в сердцах, как в пропасти змея.
Мы потеряли все — бессмертие и бога,
И цель, и разум бытия.
Кумиры прошлого развенчаны без страха,
Грядущее темно, как
море пред грозой,
И род людей стоит меж гробом, полным праха,
И колыбелию
пустой.